1 стр. из 1

Если, подытоживая (или предваряя?) нашу беседу с директором Государственного исторического музея Александром Ивановичем Шкурко, определить вектор развития музея, то он видится нам примерно следующим. Это объединение эпох нашей истории, которые казались расколотыми на «до и после революции», «до и после войны», «до и после перестройки», но из третьего тысячелетия напоминают геологический монолит, хотя и с трещинами, но такими, когда формы глыб зеркально дополняют и удерживают друг друга.

Дела музейные

— Александр Иванович, Государственный исторический музей находится на Красной площади. За право застройки в близлежащих кварталах инвесторы готовы выкладывать если не восьми-, то уж точно семизначные долларовые суммы. Каковы в настоящее время территориальные возможности развития музея?

— Территориальное развитие Исторического музея сегодня связано с предстоящей передачей здания Музея Ленина, (в прошлом Московской городской думы), а также, в последующем, выходящего на Никольскую улицу здания Никольских торговых рядов. Эти памятники находятся в настоящее время в федеральной собственности. После реконструкции они решат задачи развития Исторического музея на среднесрочную перспективу. Задачи эти следующие.

Во-первых, мы должны сосредоточить вокруг главного здания Исторического музея его коллекции — примерно 4,5 млн. предметов и 12,5 млн. листов документов. В настоящее время части этой коллекции разбросаны по Москве: хранятся в Измайлово, на территории Новодевичьего монастыря и Крутицкого подворья. Это создает затруднения для функциональной деятельности, требует дополнительных затрат на обеспечение безопасности при хранении и транспортировке.

Во-вторых, необходимо обустройство новых экспозиционных площадей для создания в будущем экспозиции по истории XX века. Наш музей задумывался как национальный музей истории и культуры, и завершать экспозицию только XIX веком было бы неверно. В отсутствии этой экспозиции мы рискуем остаться неким историко-мемориальным музеем и закончим на эпохе Александра III, в лучшем случае — Николая II. Нужно понимать, что советский период, как бы к нему ни относились, является неотъемлемой частью нашей истории, и сформировать экспозицию нужно пока живы представители поколений, непосредственно живших в ту эпоху. Нельзя понять историю России, если не видеть, что происходило с нею в ХХ веке.

В-третьих, старое здание, открытое в 1883 году, не могло учитывать многих нужд современных музеев в области информатики, просветительской деятельности. Сейчас мы, опережая юридические действия по окончательной передаче здания Музея Ленина, разработали с помощью института «Мос-проект-2» архитектурную концепцию музейного квартала. Речь идет об использовании пространства трех внутренних дворов и окружающих строений с их различным наполнением и отношением к архитектурной среде. Благодаря этому территориальному резерву мы можем получить удвоение площадей — в настоящее время они составляют около 17 000 кв. м, а достигнут 34 000 кв. м. Концепция будет рассматриваться, пройдет согласования и утверждение в Агентстве по культуре и кинематографии, и мы приступим к разработке ТЭО проекта. Возможно, на стадии ТЭО многие детали могут измениться, но думаю, что идеология использования территории останется. Когда мы реально выйдем на процесс строительно-монтажных работ, сказать трудно, но в следующем году нам хотелось бы разработать ТЭО хотя бы на первый этап этой работы, чтобы с 2007 года приступить к ее реализации.

Дела концептуальные

— Вы предполагаете лишь верхнее остекление или также зонирование пространства дворов перекрытиями? Ведь каждый этаж — это дополнительные выставочные площади…

— В одном внутреннем дворе, наименее интересном в архитектурном отношении, мы предполагаем выполнить внутреннее «этажирование» пространства, но без примыкания к историческим стенам и, соответственно, без весовой нагрузки на имеющиеся конструкции.

Что касается двух больших внутренних дворов, то в одном из них межэтажные перекрытия не предполагаются. Дворы разделяются старым зданием Монетного двора. В его основе находится постройка XVI века, которая затем перестраивалась. До нас Монетный двор дошел как прекрасный и, пожалуй, наиболее яркий образец Нарышкинского барокко. Фасад здания надо не только сохранить, но и восстановить, причем сделать свободным для обзора.

Что касается второго двора, то в его историческом пространстве возможно создание дополнительных объемов для экспозиции. Думаю, это должна быть некая центральная конструкция из отдельных платформ, соединенных разного рода пандусами и переходами, которая без примыкания к стенам будет нарастать в рамках допустимой высоты. Она должна быть открыта в окружающую архитектурную среду. Вероятно, эта среда будет подсказывать концепцию выставок, напоминать о традициях нашей истории и культуры. Можно будет, находясь среди экспонатов XX века, видеть стены XVI, XVII, XIX веков, не отрывая себя от исторической традиции. Сейчас трудно судить, насколько это реально, но думаю, что после работы с проектом архитекторов и музейных технологов это станет возможным.

— Какова концепция подачи периода XX века? Готово ли общество к неидеологизированному восприятию этой эпохи?

— Мы создадим эту экспозицию не сегодня, а, в лучшем случае, лет через десять, и острых ран у общества, думаю, уже не останется. Уже сейчас видно, что масштабы «красного» протестного движения всё меньше и меньше. Я давно не видел ни на Манежной площади, ни на Лубянке митингов, которые проходили здесь в 1995 году. Острота политизации уходит, отношения между различными слоями общества постепенно выстраиваются. 

Музейная экспозиция всегда оперирует фактами материальной культуры, которые, в свою очередь, несут в себе связь с историей, с обществом, личностями. Именно это, а не «политический клуб», станет основой экспозиции. Мы стремимся  показывать основополагающие стороны развития общества, связанные с экономикой, развитием техники. Страна достигла больших достижений в различных областях — это и ракетостроение, и оборонная промышленность. Забывать об этом нельзя.

Также в экспозиции должны быть отражены крупные события, которые меняли историю и нашей страны, и всего мира. Это в первую очередь победа во Второй мировой войне, подготовка к празднованию 60-летнего юбилея которой уже ведется. Есть и другие очевидные вехи, например, покорение космоса, индустриализация, значимость которых не зависит от оценок ни «слева», ни «справа» и тем более не подлежит полемике. Наконец, мы должны показать и нашу самую традиционную линию, связанную с бытом, культурой, искусством. Это не будет конкуренция с Музеем кино или Третьяковской галереей.

Безусловно, потребуется решить немало практических вопросов. Какова должна быть тематическая структура, акценты формирования комплексов? Нельзя полностью отойти и от авторского видения и оценки эпох, но в наше время, в демократический период, в котором находится Россия, роль автора признается, из чего будем исходить и мы. Да и сам музей в целом выступает как некий коллективный автор, который представляет свое видение. Словом, в идеологии построения такой выставки я не вижу проблем.

Вопрос в другом. Для организации экспозиции по истории советской эпохи нам может не хватить собственных достойных экспонатов и придется сотрудничать с другими, в том числе региональными музеями — именно сотрудничать, а не выстраивать отношения «старшего с младшими». У нас в запасниках представлены большие коллекции по дореволюционному периоду истории, мы можем обмениваться экспонатами. У нас хорошие отношения с российскими архивами, и отдельные документы могут временно экспонироваться на выставках.

Дела реставрационные

— В настоящее время музей ведет активную реставрационную деятельность. Насколько, на Ваш взгляд, сохранилась реставрационная школа? Многие реставраторы говорят об утрате единого цикла реставрационных работ…

— Не вижу проблем ни в плане профессионализма, ни в плане качества. Мы взаимодействовали со многими организациями на наших главных объектах — здание ГИМ, Покровский соборе, Новодевичий монастырь. Главный вопрос, скорее, некая консервативность и традиционная слабость проектных реставрационных организаций, которых было и остается мало — фактически лишь ЦНРПМ и «Спецпроектреставрация». Их возможности ограничены недостаточным количеством профессионально грамотных архитекторов и технической базой. Так, в настоящее время наше руководство в Агентстве по культуре требует вместе с заявкой на финансирование представлять и комплект проектно-сметной документации вместе со сметой, а получить их вовремя никогда не удается.

— Нужно ли восстановление крупных, вертикально интегрированных реставрационных компаний?

— Нет, потому что восстановление музейных коллекций — сфера узкоспециальная. Единой крупной организации, которая могла бы решать эти проблемы, нет, за исключением центра Грабаря, который испытывает трудности с материальной базой. Если же речь идет лишь об архитектурной реставрации, то здесь перспективно создание некоего единого центра с функциями исследований, проектирования, производства работ в полном комплексе. Такой центр мог бы привлекать субподрядчиков, профессионально их контролируя.

— Работает ли, на Ваш взгляд, практика тендеров? Многие Ваши коллеги — руководители музеев — полагают, что она провоцирует демпинг и отталкивает от рынка профессионалов.

— Обойтись без тендеров нельзя, потому что они предписаны законами. Однако если бы новое руководство Министерства культуры внимательно изучило текст закона, рассмотрело ситуации его применения и внесло определенные дополнения, это позволило бы в ряде случаев не проводить конкурс, тем более что такая возможность законом допускается, например, в силу специфики работ. Таким образом, не отказываясь от позитивных следствий конкурсности, можно предоставить дополнительные возможности менеджменту учреждений культуры. Это позволит учитывать сложившееся сотрудничество с профессиональными реставрационными организациями, которые знакомы нам по результатам работы, учитывать «меру доверия» между музеем и реставраторами, что является существенным моментом. Мы находимся на Красной площади и выставлять наши здания на открытый конкурс, не предполагая, кто его может выиграть, не можем. Мало представить образцы работ — мы должны знать людей, которые руководят фирмами, их прорабский состав, иметь представление о рабочих: реставраторы ли они, или наняты вчера на Киевском вокзале. Все это непросто учесть в конкурсе.

— Почему бы Министерству не делегировать директорам музеев полномочия по принятию решения о найме подрядчика?

— Его совсем не обязательно делегировать руководству музеев, в том числе крупных. Финансирование идет через музей, и мы вынуждены быть заказчиком работ со всеми бюрократическими и иными последствиями.Я вполне допускаю, что в рамках Министерства культуры или Агентства, или Комиссии по охране памятников возникнет некая дирекция по строительству, которая выступит в роли централизованного заказчика. С директора музея это бы сняло много забот. Я не «изобретаю велосипед» — так вопрос решен во многих странах. Главным для директора музея должна быть творческая и научная часть работы, пополнение коллекций, издательская деятельность, внедрение информационных технологий. Это суть музея как учреждения культуры, а нам сегодня приходится разбираться в тонкостях реставрационных и строительных технологий, инженерии.

Дела конфессиональные

— Сейчас многие здания передают Церкви, в том числе памятники истории и архитектуры.В комплекс Государственного исторического музея входят Новодевичий монастырь, Покровский собор, Крутицкое подворье. Не возникает ли противоречий с РПЦ в вопросах их эксплуатации?

— Безусловно, Русская Православная Церковь испытывает к этим объектам интерес, но мы сосуществуем вместе уже много лет: так, в Новодевичьем монастыре размещены службы Московского епархиального управления, возрождается сестринство женского Новодевичьего монастыря. У них есть свои объективные задачи по развитию, у нас — свои. Поэтому мы находим компромиссы, формы сотрудничества. В большинстве случаев мы находим взаимопонимание, а конфликтных ситуаций, которые бы выплескивались наружу, у нас нет.

Полная или частичная перепечатка материалов - только разрешения администрации!