1 стр. из 1

Попавшая в дом авиабомба порой уносила в историю меньше, чем основательный до-, после- или военный ремонт здания «для нужд трудящихся». Каково воссоздавать музей там, где сегодня каждая сотка земли ценится в десятки тысяч долларов, нам рассказывает директор государственного музея-заповедника «Архангельское»В. В.  Длугач.

Прежде и теперь

— Владимир Владимирович, известно, что сегодня каждый музей вынужден быть «больше, чем музей». Какова стратегия развития Архангельского?

— Мы стараемся не придумывать нового — за нас все придумали предки. В начале XIX века, когда это имение оказалось в руках князя Николая Борисовича Юсупова, оно стало преображаться и развиваться как усадьба для просвещенных аристократических развлечений. Это полный набор того, что в XIX веке относилось к понятию «усадьба»: картинная галерея, библиотека, театр, ботанический сад и оранжерея, скульптурный парк. Прогулки, экскурсии. Все это было создано в Архангельском, причем на самом высоком уровне. В нашей усадьбе можно видеть энциклопедию усадебной жизни и XIX века, и более раннего периода, потому что Юсупов использовал все достижения усадебной культуры пре-дыдущего времени. Это был человек весьма просвещенный, очень близкий к культуре и искусству. Его роль во времена Екатерины можно сопоставить с современной должностью министра культуры: он был первым директором Эрмитажа, Императорских театров, Оружейной палаты, фарфорового и стекольного императорских производств — практически всего, что в эпоху Екатерины относилось к сфере искусства и культуры. Уйдя на покой, он, будучи воспитан на идеях классицизма и Просвещения, решил создать идеальную модель мироустройства в Архангельском. Помните знаменитое высказывание Вольтера, что «за все время существования человечество не придумало ничего лучше, чем усадьба»? Это действительно так, и тем более это относится к усадьбе русской, которая c XVIII и до начала XX века была центром культурной жизни. В усадьбах создавались лучшие произведения литературы, музыки, живописи, и влияние усадебной ауры чувствуется во всем искусстве того времени.

Юсупов шел даже дальше, чем его современники Шереметьевы и Голицыны. Если Кусково использовалось в основном для празднеств и увеселений, то у Юсупова была создана целая система приема гостей. Можно сказать, что это был зачаток современной туристической индустрии, туристической «технологии». В память о визите гостям вручались сувениры — изделия фарфоровой или стекольной мастерских.

Гости более высокого уровня приглашались в картинную галерею. Большой дом дворцового комплекса был приспособлен под музейную экспозицию. В этом тоже отличие Архангельского от Кусково, где картины развешивались «шпалерным» способом, то есть по размеру поверхности стен.У Юсупова подборка коллекции была систематизирована. Еще в XVIII веке он выезжал на долгие месяцы в Европу, где закупал картины для Эрмитажа, а также не самые худшие, а иногда более редкие — для себя… Он был одним из самых богатых людей России, ему было чем похвастаться. Но понимая, что с Императорским домом соревноваться в роскоши не пристало, он соревновался глубиной и насыщенностью содержательной части, и в Архангельском осели уникальная коллекция живописи, уникальная библиотека, уникальный — нигде в мире подобного нет — театр Гонзага. Все это было исключительно по содержанию. И неслучайно Архангельское стало знаменито не только на всю Россию, но и в Европе. Поэтому нам почти ничего не надо придумывать.

Первая наша задача — сохранить и воссоздать то, что дошло до нас, и воссоздать как памятник эпохи XVIII до начала XX века. Всего на территории Архангельского находятся 33 исторических памятника. В настоящее время мы восстанавливаем дворец и флигели, которые в советский период были сильно искажены.

Во-вторых, нам нужно развивать территорию в соответствии с современными требованиями. В эпоху туризма требуется большее, чем сам памятник. Сегодня я настраиваю научных работников и специалистов, знакомых с культурой начала XIX столетия, экстраполировать ту эпоху на наше время. Будь жив Юсупов и его наследники, наверное, Архангельское развивалось бы и дальше. Мы иногда принимаем до 10 тыс. человек. Многие приезжают на полдня, на весь день. Людей нужно принять, развести по территории, накормить, обеспечить сувенирной продукцией. Детям нужны игровые площадки… Мы предполагаем развивать направление на север вокруг Императорской аллеи, размещая там такие объекты как кафе, сувенирные киоски. Предлагается восстановить зверинец. Словом, туризм имеет свои законы, и в программе развития, сохраняя неприкосновенными исторические памятники и допуская лишь небольшие внедрения инженерных систем, мы размещаем на периферии объекты инфраструктуры, которые будут обеспечивать жизнедеятельность и доход музея. Может быть, Юсупов и не строил бы там дворцы, но наверняка разместил бы дома для приезжающих. В перспективе необходимо развитие инфраструктуры: строительство гостиниц, развлекательных комплексов, общепита — чтобы, побывав на «исторической почве», туристы могли получить сервис на достаточно высоком уровне. Такая возможность имеется, благо что общая территория памятника и охранных зон составляет более 800 гектаров земли. И сам Юсупов так же осваивал бы эти земли. Некоторые идеи даже слишком смелы, поэтому вызывают много споров. Так, в зоне парадного двора можно «опуститься» под землю, разместив там технические помещения и инфраструктуру приема посетителей. Конечно, это не пирамида в Лувре, но тоже встречает некое противодействие; важно сохранить не только конструкции, но и сам образ дворца, над этой проблемой придется поработать архитекторам.

— Владимир Владимирович, некоторые наши собеседники отмечали, что Архангельское уникально не только общественным и культурным потенциалом, но и тем, что музей сохранился благодаря лично Вашему напряжению силы и воли, а возрождение идет в постоянной «борьбе за существование». Каковы этапы эволюции музея?

— Музей в Архангельском был создан еще в 1918 году одним декретом (вместе с Кусково и Останкино) и стал одним из первых музеев России. С одной стороны, это спасло усадьбу от гибели (тысячи других усадеб были разорены и сожжены). Но положение музея изменилось. Во время Гражданской войны территория комплекса использовалась в качестве госпиталя для красноармейцев — их размещали в залах дворца, служебных постройках, в оранжереях. Поэтому кроме Наркомпроса на Архангельское «положили глаз» представители Наркомвоенмора. Наркомпрос начал сдавать в Архангельском позиции, а военные — захватывать все больше. Начальник отдела музеев Наркомпроса Наталья Ивановна Седова, жена Льва Давидовича Троцкого, предложила супругу разместить в Архангельском ставку Верховного Главнокомандующего, а заодно именно здесь и поселиться. Поэтому 14 комнат дворца были заняты семьей Троцкого практически до отъезда в эмиграцию. Затем здесь разместился центральный военно-клинический санаторий. Военное ведомство было в то время «государством в государстве» и отличалось вольным отношением к культуре. Начались многочисленные разрушения и искажения памятников. Иногда на их месте строились новые — например, два спальных корпуса, построенные на месте оранжерей, сегодня сильно диссонируют с ансамблем усадьбы. Возникли здание управления санатория, ужасный клуб. Среди уничтоженных объектов — Римская руинная арка, две мемориальные колонны, фонтаны. Была снесена целая улица, которая находилась в районе села Архангельского. До сих пор сведения о территории засекречены, и полная информация о внедрениях недоступна — например, мы не можем получить документы по проложенным коммуникациям, и, копая, наталкиваемся то на кабель, то еще на что-нибудь.

Последнее значительное разрушение было нанесено в 1962 г., когда с визитом к Хрущеву приехал генерал де Голль, и, как многих высоких гостей, его привезли в Архангельское. К его приезду снесли целую деревню, проложив на ее месте дорогу к церкви. Храм, естественно, не действовал — там была размещена экспозиция об угнетении крестьянских масс.

Таким образом, музей как бы существовал, и в то же время юридически его не было… Положение было вопиющим: деньги на реставрацию расходовались в основном на поддержание в порядке новых спальных корпусов, что естественно для санатория, если основная задача не водить экскурсии, а лечить людей. Наконец, с 1984 года музей был закрыт на реставрацию, которая продолжалась два года, а потом о ней надолго забыли. То ли кончились деньги, то ли желание реставрировать… Штат музея был уменьшен до 18 человек, экспозиции разместились во временных хранилищах.

Если объект не эксплуатируется, то ветшает в геометрической прогрессии. В 1996 году музею удалось выйти из состава Министерства обороны — было принято Постановление Правительства РФ о выделении исторических памятников из состава военно-клинического санатория и создании на их базе музея Министерства культуры. К этому моменту практически все исторические памятники были руинированы, не помню ни одного объекта, который можно было бы без серьезной реконструкции использовать для приема туристов. Затем в 1996–1999 годах в государстве наступили страшные для культуры годы с дефолтами и почти полным отсутствием денег. Мы начали работу 1 января 1997 года, средств не было ни на зарплату, ни даже на оплату услуг Регистрационной палаты и изготовление печати. Постепенно эта ситуация начала выправляться: начинается минимальное финансирование, которого хватает только на латание самых вопиющих дыр. Примерно с 2000 годаоно стало более или менее заметным, и тогда перед нами встала проблема приоритетов в реставрации…

Конечно, у всех, кто помнит Архангельское, усадьба ассоциируется с дворцом. Все ждут, когда же он будет открыт, и почему-то все думают, что это произойдет быстро. Но на реставрацию дворца требуется несоизмеримо больше, чем мы получали и получаем. Чтобы «вернуть народу» Архангельское и включить его в сферу культурной жизни Москвы, мы вначале решили восстановить парк. Нам это удалось, и сегодня это один из лучших парков даже не Москвы, а России. Стали приводить в порядок Конторский флигель, «Кладовую над оврагом», Богадельню, Храм-усыпальницу. Каждый год вводим и несколько объектов малой архитектуры.

Новая напасть: предприниматель

— Судя по отголоскам в прессе, территории вокруг Архангельского хотели бы развивать и бизнесмены — в первую очередь застройщики, — но развивать не на общественное, а на личное благо…

— К сожалению, предприниматели часто более мобильны, чем мы с нашими исследованиями и идеями: вокруг много желающих быстро заработать деньги на купле-продаже земли, строительстве коттеджей или даже предприятий. Собственно, территория разделена на три части. В «историческом ядре» комплекса мы можем лишь вести реконструкцию и воссоздание объектов, но не имеем права развивать дополнительную инфраструктуру туризма. В «зоне охраны» памятника включения возможны, но органичные. Наконец, есть «зона регулируемой застройки». Границы зон были установлены на основании многолетней исследовательской работы — изучения документов, материальных свидетельств из раскопок, ландшафтно-визуального анализа. Предложенные границы охранной зоны прошли сложный процесс согласования со всеми пользователями, и режим их использования был утвержден постановлением правительства Московской области. Зона регулирования застройки определяется как «территория размещения объектов, способствующих жизнедеятельности музея». Но на эту запись мало кто обращает внимание. В основном строятся коттеджи, но не только. Например, были желающие построить асфальтовый завод — этого сделать не удалось, но вот полиграфический комбинат неподалеку растет.

— Вероятно, инвестор имел в виду, что музею нужна полиграфическая продукция. В остроумии трудно отказать…

— Есть случаи еще остроумнее.В прошлом году в 50 метрах от нашего забора, в зоне регулируемой застройки, возникла строительная площадка. На заборе — щит «Строительство  детского технического центра музейного комплекса с реставрационными мастерскими». Я не поверил своим глазам, когда увидел результат. Инвесторы имели в виду автосервис по ремонту антикварных автомобилей, что еще сошло бы за музейные задачи, но ровно через месяц после открытия предприятие занялось автосервисом вполне новых «Фольксвагенов» и «Ауди». К сожалению, законы и система согласования позволяют делать такие остроумные ходы — их не позволяют лишь законы совести и культуры.

— Посещают ли музей иностранные туристы?

— Пока музей в основном привлекает российских туристов, потому что для туриста зарубежного нужна хорошо развитая инфраструктура, а «экстремалов» среди гостей нашей страны немного. Однако сама культура российской усадьбы вызывает интерес за рубежом. В 1997 году я познакомился с г-жой Присциллой Рузвельт, представительницей знаменитой семьи Рузвельтов, которая создала в США общество «Американских друзей русской усадьбы». Сама она является большим специалистом в этом вопросе и даже издала в Америке энциклопедию русской усадебной жизни. С ее помощью мы дважды оказались в списке ста выдающихся памятников культуры мира, особо нуждающихся в помощи, который составляет Всемирный фонд памятников. Деньги, которые нам выделили этот фонд и American Express, пошли на реставрацию театра Гонзага. Они составили не более 5% общей стоимости работ, но оказались неоценимы для моральной поддержки и PR: не только иностранные, но и наши государственные деятели обратили внимание на нужды музея. Б. Н. Ельцин, буквально перед уходом с поста Президента, выделил грант на театр. Последующие события вокруг Архангельского привлекли внимание и нового Президента — в 2002 году нас посетила его супруга, Л. А. Путина, после чего, начиная с 2003 года, финансироавние Архангельского стало вполне пристойным — по крайней мере, лучше чем у многих других музеев. Впрочем, если оно останется таким же, как сейчас, то окончание реставрации наступит лет через 15. Поэтому сегодня перед нами дилемма — по какому пути вести реставрацию: приспособить ли здания для современного использования, создав инженерную защиту, охранную и пожарную сигнализацию, системы климат-контроля на простом уровне, или, отреставрировав лишь архитектуру и декор и вернув экспозицию, повесить на двери замок, пуская лишь иногда избранных посетителей? Ведь если допустить в неподготовленные помещения большой туристический поток, то через год музей опять придется закрывать на реставрацию. Все упирается в деньги. А так как мы не Петербург и трехсотлетие нам не предстоит, уповать только на государство нельзя. Поэтому мы вынуждены придумывать что-то, что привлекло бы небюджетные деньги.

Заработать и не испортить

— Ваша коллега, Г. И. Свешникова, директор Юсуповского дворца в Петербурге, допускала аренду для «корпоративных вечеринок», но ни слова не сказала о возможности заработать на образе Распутина, которого порешили в Юсуповском дворце. Но сейчас в Петербурге уже действует экскурсия «по распутинским местам». С одной стороны, Распутин — тоже часть истории… Но ведь, наверное, есть темы, на которых вы зарабатывать не намерены?

— Мы вынуждены зарабатывать, потому что в нынешних условиях невозможно просуществовать на те ассигнования, что выделяются из бюджета. Проблема не только в зарплате, но и в поддержании парка, что требует колоссальных денег. Есть, конечно, темы абсолютно неприемлемые. Так, «фестиваль танца живота»… Это, конечно, привлекло бы финансы, но это «не наше», совсем «не наше». Мы практиковали корпоративные мероприятия на нашей территории, но постепенно отказались от них: однажды некая компания устроила выступление поп-группы на площадке перед храмом-усыпальницей, а это, безусловно, уже слишком. И в то же время мы не можем сделаться академичным музеем с сухой физиономией и указкой в руках — «посмотрите налево, посмотрите направо». В отличие от музея, усадьба — нечто живое. Неслучайно мы завели конюшню, устраиваем катания в каретах и верхом. Развиваем парковую культуру, но при этом не опускаемся до «парка культуры»… Вообще мне нравится американский опыт «оживляжа», когда он не сведен до уровня Диснейленда. Но некая театрализация обстановки нужна. Ведь вся усадьба спланирована и построена так, что, где бы мы ни остановились, там может быть устроено театральное представление, сцена, действо — от камерного до массового. Эту форму и возможность использования усадьбы мы постепенно внедряем.

В идеале театрализованным может стать весь процесс посещения памятника. Входишь: тебя встречают ливрейные лакеи, они провожают в запряженную лошадьми карету, и та везет по Императорской аллее в Парадный двор. Здесь показывают, как проходили бал, прием, как были устроены кухня, службы… Для Запада это абсолютно музейный подход, и мы имеем все возможности воплотить это на живом историческом материале. Если же говорить о формате корпоративных мероприятий, то привлекателен пример В. В. Знаменова, директора ГМЗ «Петергоф», где специалисты музея вместе с художниками, хореографами, осветителями и пиротехниками разработали великолепную программу. Компания может провести свою презентацию, но должна заплатить за постановку этой программы. Надеюсь, что это будет реализовано и у нас.

Неслучайно мы стали участниками проведения значительных мероприятий культурной жизни Москвы. В первую очередь это ставший традиционным фестиваль симфонической музыки, который уже в третий раз пройдет в этом году в Парадном дворе. Это мероприятие мы осуществляем вместе с Московским симфоническим оркестром, и в этом году запланированы 7 концертов, первый из которых пройдет 11 июня. В течение всего сезона постоянные зрители видели, как благодаря работе реставраторов менялся облик Въездной арки дворца. В этом году они увидят, как продвигается реставрация колоннад-переходов. Генеральным спонсором выступает компания «Нестле».

Опыт оказался удачен, и мы организовали другое шумное мероприятие — джазовый фестиваль «Усадьба — русский стиль». Это было событие, уникальное по своей организованности, внутренней дисциплине и красоте… Мы увидели на нем именно нашу публику, тех, кто полностью соответствует усадебной культуре. Это интеллигентные, образованные, любящие общение на природе люди. Здесь был представлен не хип-хоп, а классический джаз, музыка интеллектуалов, причем на фестиваль прибыли лучшие российские исполнители.В этом году приглашаем и зарубежных музыкантов.

И, безусловно, обладая такой жемчужиной, как театр Гонзага, мы не могли не использовать эту площадку для проведения фестиваля старинной музыки. Фестиваль начинается в голландском городе Утрехт, где проводятся первые концерты, затем перемещается в Лондон, оттуда в Петербург и наконец в Архангельское. В этом году предполагается шесть концертов, в том числе с участием «звезд первой величины». По стилистике этот фестиваль идеально гармонирует с усадебной культурой. Поддерживают его Внешторгбанк и АФК «Система».

Все это позволяет вернуть Архангельскому доброе имя очага культуры. О нас всё больше пишут. Не всегда информация позитивна: в прошлом году в связи с попыткой захвата земель было много и негатива, хотя и черный PR тоже оказался полезен — на нашу защиту встали многие деятели культуры. В общем, жизнь в усадьбе идет.

— Что выигрывает спонсор от сотрудничества?

— Мне часто задают вопрос о разнице между спонсорами и меценатами. Меценатов сегодня не существует, потому что никто не помогает безвозмездно. Спонсор — новое понятие, появившееся в последние годы; спонсор — это тот, кто дает деньги, но ждет или их возврата с прибыли», или эффекта от рекламы. Реклама же, как известно, вкладывается лишь в том случае, если мероприятие достаточно привлекательно. Вложение средств в усадьбу Голицыных Большие Вяземы маловероятно,о ней мало кто знает. А реклама в «раскрученные» Кремль, Эрмитаж, Русский музей, Петродворец идет активно. Мне иногда ставят в пример Эрмитаж, привлекающий огромные, по сравнению с нами, деньги спонсоров. Но этот музей «рекламоспособен» хотя бы потому, что постоянно в памяти политических и экономических руководителей. Неудивительно, что при подписании крупных контрактов в качестве первой идеи — жеста доброй воли — становится «помощь Эрмитажу»… Нам же спонсора найти крайне сложно. Но совместно с Московским симфоническим оркестром повезло найти идею фестиваля симфонической музыки, и компания «Нестле» поддержала наши предложения. «Архангельское» стало одним из основных объектов, куда они вкладывают средства, получая отдачу в виде рекламы.

— Вы отметили, что при Юсупове здесь действовали ремесленные производства, в том числе по росписи фарфора и обработке стекла. Будете ли вы развивать их сегодня, и, в частности, каким образом удастся совместить обжиговое производство и зону отдыха?

— Мы не будем создавать здесь Гжельский или Ломоносовский завод. Муфельная печь для обжига фарфора меньше шкафа, и ее будет достаточно. Есть два варианта развития этого производства. Первый — это работа профессиональных мастеров, которые изучают наши фонды и делают реплики изделий. Эта форма работы уже активно развивается. Но более интересно внедрить направление, которое я видел в Италии. В интерьере мастерской находятся небольшие муфельные печки. Любой человек может взять «белье» — чистую фарфоровую заготовку — и самостоятельно по трафарету или с помощью мастера нанести любой рисунок. В мастерской огромное количество трафаретов, образцов. Изделие остается на обжиг, а потом высылается почтой. Это представляется мне интересным, потому что такой сувенир будет действительно замечательным. А на клейме будет написано «Архангельская ферма», как было при Юсупове.

Кроме того, нужно развивать и зверинец, который был в усадьбе, и птичник. Воссоздав оранжереи, можно наладить продажу садовых растений, и таким образом каждый на свои «шесть соток» сможет купить саженцы тех пород, что растут на нашей территории. Целые усадьбы, специализирующиеся на разведении цветов и рассады, есть во Франции и Британии.

Реставрация как способне развалиться

— Что для Вас важнее: воссоздание атмосферы Архангельского или восстановление усадьбы в вещественности? Ведь некоторые музеи идут по пути создания виртуальных, то есть компьютерных, презентаций…

— Главное, чтобы «современное» и «общественное» не превалировало над старинным и вещественным. Виртуальная презентация должна быть хотя бы потому, что есть и такие посетители, что воспринимают мир через экран. Но большинство хотят «потрогать» и «понюхать», и мы можем дать такую возможность, а виртуальные и другие суррогатные способы просвещения станут нужны, лишь если количество посетителей перейдет допустимый лимит. Но пока это не грозит. Думаю, на наш век хватит традиционных технологий.

— С какими реставрационными компаниями удобнее работать: отобранными по независимому конкурсу или выбранными, пусть директивно или авторитарно, но с личным пониманием реальных возможностей?

— Мы прекрасно знаем, что любой конкурс — профанация, и он все равно позволит лоббировать компанию, которая удобна руководителю. Поэтому само понятие конкурс в реставрации является бессмысленным и вредным. Расходуется множество лишних денег и драгоценного времени. За время моего директорства было три генподрядчика. Каждый «отмирал» естественным путем — уходил, так как не справлялся с объемом. На смену приходили более мощные организации. Выбирая подрядчика, мы широко изучали опыт, производственную базу, объекты, собирали рекомендации… Контракты, которые мы заключали и заключаем, носят ограниченный, локальный характер; если подрядчик перестает нас устраивать, мы прекращаем работу. Это легче, чем постоянная бессмысленная нервотрепка с тендерами. Сейчас, наконец, у нас подобралась очень сильная строительно-реставрационная компания «Возрождение». Фирма работает современными менеждерскими методами, очень оперативна и мобильна:в течение одного дня они способны развернуть площадку на 300–500 человек. Могут и отработать в течение нескольких месяцев в долг, используя собственные ресурсы, понимая, что при возможности мы расплатимся за работы.

— Преимущества работы с крупной компанией понятны, но нет ли недостатка — отсутствия в производственном потоке профессиональной реставрационной въедливости?

— Это зависит не от фирмы, а от конкретных мастеров. Кадры никуда не делись, напротив, компании получили больше возможностей привлекать нужных специалистов. Так же и для решения специальных узкотехнических вопросов, например, укрепления фундаментов: привлекаются специализированные, сильные в этом направлении организации. Однако научно-реставрационная составляющая должна оставаться под контролем специалистов музея. Мы проводим реставрационные советы каждый четверг, где обсуждаем вопросы — от формы дверной ручки до принципов построения систем кондиционирования. Любое внедрение в объект делается только под нашим контролем.

— Вероятно, и разработка сметной документации взята коллективом на себя?

— Нет, проектно-сметную документацию готовит «Спецпроектреставрация», но все объемы согласовываются с нашими сметчиками, которые проверяют правильность применения тех или иных норм, а также объемы выполненных работ. Но самостоятельная разработка смет чревата конфликтами.

— Один из ваших коллег, директор музея, высказал мнение, что директор музея вопросами реставрации заниматься не должен: его дело — выставки и наука, а с реставрацией лучше справится Дирекция министерства. Согласны?

— Нет, потому что нам на месте виднее, что нужно делать. Было бы правильнее дать возможность планировать очередность. Если бы мы доверились сторонней Дирекции по реставрации и строительству, то средства ушли бы на реставрацию дворца и были не видны, а парк остался в руинах и про Архангельское никто бы не вспомнил. Только находясь на объекте внутри, мы знаем, каковы реальные приоритеты. Конечно, у Юсупова были и службы, и управляющие, но Государя Императора решать свои вопросы он не просил…

Полная или частичная перепечатка материалов - только разрешения администрации!