1 стр. из 1

Хотя заслуженный архитектор России Марк Альбертович Рейнберг придерживается принципа, который кратко выражен заголовком этой статьи, проекты творческой мастерской Рейнберга & Шарова рождают спокойствие далеко не во всех душах. В особенности они беспокоят мятущиеся души поборников неприкосновенности исторического центра города. Но — интересное дело: как правило, на стадии обсуждения вызывают критику запальчивую и ожесточенную, на стадии строительства — умеренно-вдумчивую, а после воплощения критика как-то стихает, и дом приживается, подобно молоденькому деревцу, которое подсаживается на место умершего предшественника в аллее. Впрочем, хвалить архитектуру, не выждав лет сто–двести, дело непростое, поэтому слово нашему собеседнику… 

–Марк Альбертович, как полагаете, как и куда сегодня должна развиваться городская «селитьба»? Вверх — но петербуржцы не привыкли жить в Манхэттене. В стороны — но мы не привыкли и к «одноэтажной Америке». Уплотнять застройку? Осваивать промзоны?

—  Нужны изменения, которые смогут улучшить жизнь города. Я против того, чтобы наращивать городскую территорию. Если количество городского населения увеличивается, то для его размещения будет делаться то, что выгодно и государству, и инвесторам —то есть дома будут тянуться вверх, продолжится «плотная» застройка, которая позволяет экономить расходы на инженерные сети и другую инфраструктуру — школы, торговые центры. Но мне кажется, не надо увеличивать Петербург — нужно улучшать жизнь населения, которое живет в городе. Реконструировать центр и безобразные места вроде Купчино. Поднимать уровень комфорта и архитектуры. Кварталы и жилые массивы размещать более плотно и умело, в том числе освобождая место для зелени. Именно это должно стать целью города, а не экономия и извлечение прибыли, хотя при этом возникает неразрешимая проблема — невозможно одновременно удовлетворить и строителей, и инвесторов, и жителей.

— А как поступать в центре?

— Мне, а также моим коллегам, кажется, что нужно разделить два города — Санкт-Петербург и Ленинград. Санкт-Петербург нужно развивать в том же ключе, как последние два-три века его истории. Петр делал первый новый город Руси, не похожий ни на какие другие. И центр города, Петербург, должен сохранять петровскую идею нового города. Поэтому центр должен развиваться и в архитектуре, и в инфраструктуре, чтобы сохранять комфорт и красоту. Принцип «польза, прочность, красота»  должен сохраняться, и следуя ему, город должен меняться обликом — пусть в него добавляются гармоничные по красоте и ритму сооружения. Искусство петербургских архитекторов — сохранить Санкт-Петербург, но так, чтобы в то же время он развивался, непрерывно меняясь, как и было на протяжении трех веков.

А вокруг Петербурга лежит Ленинград — новый город, построенный в XX веке. В зависимости от времени постройки, местами он очень плох, местами более-менее, местами вполне приличный. Там могут быть использованы любые решения. Охранять «небесную линию» в Веселом поселке бессмысленно. Лучше компактно использовать территории для людей, чем растягивать городские границы. Может быть, развитие новых районов должно пойти по пути создания островных плотных массивов. Главное — чтобы в старом и новом городе было удобно жить и комфортно, и в красивом городском пейзаже такая жизнь рождает в человеке спокойствие, одну из основных задач архитектуры.

 — В каком же направлении будет развиваться архитектура центра?
 
— Не могу сказать, не увижу, как это будет. Могу делать лишь то, что и сейчас — то есть искать разные пути входа в Санкт-Петербург, такие, чтобы наше творчество не разрушало среду Петербурга, а напротив, где-то даже дополняло ее, делая город интереснее. Как это будет, покажет будущее. Росси, с моей точки зрения, архитектор скучнейший — Гоголь говорил о желтых казенных зданиях, стоящих среди маленьких домишек. Но когда Росси был окружен эклектикой второй половины XIX — начала XX вв., то его здания стали вполне интересными, потому что вокруг стало много такой же ритмичной высокой застройки. То есть архитектура города развивается, и удачный проект затем влияет на формирование всей структуры визуального ландшафта. И только со временем мы видим, хорошо было внедрение или нет.

— Но какие-нибудь тенденции можно уловить?

— Город будет развиваться в плане комфортности жизни. Кроме того, монолитное строительство позволяет делать дом значительно более свободным в плане, в разрезе —то есть все конструкции дома становятся более податливы для архитектора. Значит, можно значительно свободнее и по своему мнению уместнее выставлять здание на отпущенной тебе территории. Архитектура растет из земли, а на этой земле есть определенный климат, определенные люди. Она как дерево, и должна вырастать соразмерно месту, климату, ее условиям пребывания на земле. А делать архитектурные трюки, связанные с оригинальным формотворчеством, совершенно необязательно и не нужно — не в этом сила архитектора. Экстравагантные вещи не рождают спокойствия. Они нужны там, где действительно необходимы по условию места — а не просто ради интереса.

— Допустим, но самая что ни на есть архитектура «из земли» — это наш малоэтажный пригородный самострой. Он хорош?

— Видите ли, тот самострой, что возник в 1990-е гг., уже давно отвратителен тем, кто там живет, — я знаю об этом. И застройщики рвут на себе остатки седых волос, потому что считали себя такими умными: думали, будто лучше всех сделают дом для себя. В лучшем случае только проектировали, в худшем — сами и строили. Такая черта существует у очень многих в нашей стране, и поэтому «дикое» строительство повсеместно стало неудачным опытом: есть примеры, когда соседи из своего дома приходили в тот, который построили мы, и говорили: «Такой маленький, но в нем уютно и хорошо. А мы построили трехэтажный, там семь комнат — но не знаем, зачем». Таких случаев полно. Вообще все величественное приходит постепенно. Наша городская и загородная застройка постепенно встанет в лад и с природой, и с человеком, и со всеми необходимыми условиями. Такие коттеджные поселки сейчас уже проектируются вдоль магистралей — мы, например, делаем ряд коттеджей для поселка «Нойдорф Стрельна». Возникает генеральный план, осуществляется подвод сетей. И в результате возникает порядок. Красив он или нет, другой вопрос, но порядок состоит в том, что жилье получается пригодным для людей. Это будет развиваться и у нас, хотя не сразу — в богатых капиталистических странах пару веков назад строительство велось так же стихийно, как лет десять назад в России. Да и наше правительство тоже пытается сейчас узаконить порядок застройки и направить его в русло, которое сделает процесс строительства управляемым, а результат — пригодным для обитания.

— Да, но если кто-то начнет укладывать «в русло» эстетику, не получится ли у нас серия домиков симпатичных, но одинаковых? То есть что-то вроде Росси, но без гения Росси? То есть где власть должна надзирать за архитектором, а где в его дела не входить?

— Откуда же я знаю? Видите ли, в стране, которая развивается, власть есть всегда. И если она ставит свои определенные условия, это только дисциплинирует работу и архитекторов, и строителей, и всех нас. «Прислушивание» к законам, к необходимым актам приносит только пользу. Другое дело, что есть тоталитарные законы и акты, которые не позволяют делать естественное. Важно, как именно поведет себя власть, как она будет вести себя в нашей стране через десять лет. Если страна пойдет положительным путем, то и архитектуре найдется естественное течение, русло. В нашем городе и при царе, и при советской власти действовало ограничение на высотное строительство, которое не распространялось только на церкви и шпили, но это на самом деле традиционно для России. И я за то, чтобы соблюдались ограничения, данные традициями, природой и культурой. Наконец, есть не только нормы, но и система взаимных ограничений у строителей и архитекторов. Вообще даже место, на котором надо построить дом, тоже выставляет свои ограничения.

Я вхожу в коллегию советников при главном архитекторе города, где рассматриваются новые проекты. Мы оцениваем принципиальное решение — чтобы застройка была выполнена не выше, не плотнее принятой, чтобы здание было соразмерно окружающей среде. Регламент определяет габариты, а не архитектуру, и вреда не приносит. Как нарисованы окна, какие использованы элементы убранства — не так важно, и мы не трогаем фасадов, если только они не отвратительны для всех. Если так случается, то спрашиваем автора — неужели лучше нельзя нарисовать? Все ограничения надо внимательно прорабатывать, и отменять те, что остались по инерции. А стилистика с веками меняется, и если она повторяется, то уже в новом качестве. Но хотя смена проявлений в искусстве идет, оно все равно должно завораживать душу человека, давать ему эмоции.

— Но творчество — территория субъективная. Как «коллективным разумом», совещательным органом установить порядок допуска к строительству лишь тех, кто породит спокойствие, и не допустить к строительству неудачные объекты? Отсечь диффузию «Ленинграда» в «Петербург»…

— Видите ли, ограничения для архитектора должны быть лишь функциональные и конструктивные — те, которые делают построенное здание неприемлемым для жизни и обслуживания. Сейчас в Петербурге река архитектуры течет именно в том русле, что для нее и проложено. Поэтому именно Санкт-Петербург в какой-то степени распространяется в новые районы, а новые районы — в центр, и происходит медленное и долговременное слияние двух систем в единую. Это станет более заметно со временем, потому что собственно новая архитектура пришла в Санкт-Петербург лишь в конце XX в., и нам пришлось постигать ее реальные, а не теоретические азы. Мы начинаем в ней работать и экспериментировать, выходим на новые рубежи по проектным решениям, которые возникают из появления новых строительных материалов и технологий. Раньше в нашем распоряжении были кирпич, балка, панель — и, крутясь как хочешь, надо было из этих трех элементов найти хоть что-то. Теперь таких возможностей много. Технологии влияют на стилистику, которая рождается в процессе творческой и практической жизни архитектора. Но в то же время остается, особенно у рожденных в Петербурге и творящих в нем, традиционное отношение к нашему городу. То есть традиция, которая свойственна городу, накладывает свой отпечаток на современность, создает ту стилистику, которая свойственна Петербургу. Как деревья — кроны могут выглядеть по-разному, но корни должны быть в земле.

Это и есть искусство — не на словах, а на деле построить здание, не скопировав его из архива, а сделав современным. Построить так, что оно прекрасно садится на место, вписывается в городской ландшафт, в нем удобно жить. Это и есть искусство архитектора. Вносить новое звучание в партитуру симфонии Санкт-Петербурга...

«...строй находить в нестройном вихре чувства,
чтобы по бледным заревам искусства
узнали жизни гибельный пожар».
(А. Блок)

Хотя бы бледное зарево искусства подавайте. Кто-то, слава Богу, и подает. И хотя это совершенно не отвечает понятиям о «можно-нельзя», это искусство, и архитекторы к нему стремятся. Кто-то сегодня попадает в унисон с оркестром города, кто-то нет. Но может быть, через некоторое время его дом окажется «предвещающим» целое направление.

— А что важнее, добавить в оркестр новых нот или подыграть незаметно? 

— «Незаметно» тоже может быть, мы пошли по этому пути на Манежной площади, построив дом, который «вроде бы там всегда стоял». Но сейчас рядом с Казанским собором мы делаем торговый центр, который несколько отличается от стилистики окружающей среды. Дом на Манежной один, у Казанского другой. А тот, что по нашему проекту закладывается на Каменноостровском, тоже в ином стиле, потому что Каменноостровский отличается от Невского. На Малой Охте строим целый жилой массив, там тоже все проектируется иначе. Архитектура в какой-то степени эксперимент, если она занимает место в городском ландшафте. Это в камне, а не на бумаге, и стоит дорого. Мы каждый раз стараемся осмыслить место, на котором мы будем делать проект, поэтому и подходим к месту по-разному. Каждый раз стоит перед нами бел-горюч камень, и выбираем куда пойти — «направо пойдешь ничего не найдешь», налево — тоже ничего хорошего. Выбор и есть основная работа мастерской. Хотя, конечно, сохраняем масштаб города, придерживаемся правил, которые нам кажутся родными.

— А всегда ли старается быть уместным инвестор, застройщик? 

— Заказчики, с которыми мы работаем, относятся к регламенту внимательно и с пониманием для них. Они тоже нахлебались хаоса, в том числе понесли материальные потери. Один из заказчиков, которому мы спроектировал не один дом, говорит — «прекрасно понимаю, что красота необходима — дом легче продавать». То есть все хорошо и будет еще лучше.

— А как эволюционирует среда архитекторов на примере молодежи?

— В Петербурге должны постепенно вырастать те, кто учились на петербургских архитектурных факультетах. Нам нужны архитекторы, и не только они, но и конструкторы, и инженеры смежных специальностей. Сейчас был провал во времени, он чувствуется, и нужно растить новое поколение. Поэтому я беру молодых архитекторов, они развиваются, некоторые уже стали свои создавать мастерские. Мы не радуемся этому процессу — приходится конкурировать — но для общего дела это полезно. Выпускник архитектурного факультета никогда не становился архитектором сразу. Образование дает подход к становлению профессионализма, а дальше нужно выбирать путь, что ближе к сердцу. Образование дает лишь вкус к профессии.

— И многие ли чувствуют вкус к профессии, а не быстрому заработку?

— Это зависит от личности, они все разные. Кто-то сначала приходит с одной установкой, но потом ему нужно кормить семью, и он меняет свои взгляды. В конце концов, надо зарабатывать, это вынужденный путь. Вообще к нам в мастерскую приходят разные люди, мы присматриваемся к ним, порой расстаемся. Здесь важно не только быстро проектировать, но и обеспечивать ауру, творческую обстановку в мастерской. Чтобы творческое начало крепло, и развивалась в человеке, которому суждено быть петербургским архитектором.

Полная или частичная перепечатка материалов - только разрешения администрации!