1 стр. из 1

Массмедиа и консервативно настроенная архитектурная элита старого поколения, заставив поверить почти всех жителей Петербурга в необходимость сохранения его первозданности, создали почву для реализации декораторской схемы развития центра города, что в значительной степени тормозит его естественный рост как интеллектуального высокотехнологичного мегаполиса.

Новые здания, композиция которых построена на качестве и дизайне фасадов, обозначили новый этап бизнес-архитектуры в Петербурге. Достаточно бюджетные проекты, такие как дом Банка на углу Ломоносовской и Фонтанки, «Пик» на Сенной площади или дом на Казанской, в своем устремлении к берлинским или цюрихским аналогам, где планарное остекление стало статусным показателем архитектуры премиум-класса, все же пока не соответствуют им в эргономике и мелких деталях. Постмодернистская трактовка этих зданий является неизбежным отступлением от чистых идей интернационального стиля в пользу догм критиков, архитекторов старой школы и чиновников, за которыми остается право решающего слова при согласовании облика здания.

Необходимость интеграции новой архитектуры в старое ядро города сегодня наиболее полно реализует потенциал сложившихся градостроительных условий.

Сегодня это единственная компромиссная форма развития. Упомянутые выше редкие случаи интеграции высокотехнологичных фасадов в старом городе, а значит и новых образов, новой демократичной философии открытых пространств, заслуживают уважения, так как они свидетельствуют о настойчивом желании пройти сквозь кордоны консервативных инстанций и с легкими потерями отстоять в этой архитектуре главное — открытость. Прозрачность власти, бюджетов и интересов пока не доступны, но всё это возможно только тогда, когда потребитель архитектуры по иному ощутит себя в других пространствах, настраивающих на европейский образ мысли. Подобно предметам дизайна или автомобилю архитектура по-настоящему ощущается изнутри, по эргономике, планировке, количеству рекреационных и комфортных пространств, уровню оснащения. Менталитет архитектуры определяет ее качество, но вовсе не формальное решение фасада. То, что актуально в адрес отдельных зданий, переходит и на масштабы всего мегаполиса.

Насаждение довольно расплывчатых представлений о т. н. «петербургском стиле» заставляет не только туристов, но и разумных горожан воспринимать город как застывшую 100 лет назад скульптуру. С другой стороны, в Петербурге не так много людей, способных сделать действительно новую и качественную архитектурную среду, и для многих сомнительных проектов такая политика служит неким фильтром качества. Этот флюид историчности города, значимости того, что было создано 100–200 лет назад, и превознесение старых мастеров во многих современниках формируют комплекс неполноценности перед уже ушедшим.

Состояние центра, сцементированного стремлением к его неизменности, вечности первых зданий, таит в себе ряд опасных последствий.

Возраст Санкт-Петербурга как городского образования в 3–4 раза меньше старых европейских городов. Однако большинство этих европейских городов, таких как Таллинн или Гамбург, удобнее для движения и жизни. В европейской трактовке, сохранение наследия не означает замораживания планировки города и не приносит современные потребности в жертву первозданности.

Удобство и гуманность по отношению к жителю — ключевые слова в диалоге о хорошей и плохой архитектуре — сейчас почти не фигурируют как параметр оценки ее качества.

Город должен регенерироваться, обновляться, менять свою топологию в соответствии с меняющимися условиями. Центр перегружен транспортом вопреки своей экономической роли, а политика дорожных служб направлена на создание в центре «пафосного отсутствия» — очищения улиц для автомобилей.

Город не удобен для жизни.

В настоящем политика направлена на сохранение архитектурного наследия, что обусловлено статусом и привилегиями Петербурга как города-члена ЮНЕСКО. Однако это не исключает создания удобной среды с компромиссами по всем направлениям. Наряду с востребованным настроением классического городского центра совершенно не реализован потенциал города как морской пристани. Морские набережные остаются молчаливыми заводскими территориями или, в лучшем случае, спальными районами, хотя именно эти береговые линии могли бы значительно увеличить доходы от туризма и открыть новый образ города как подлинно морского.

Постоянно ускоряющийся ритм жизни, необходимость большого процента активных граждан пересекать город несколько раз в день, потребность центральной части в зеленых зонах, безопасное разделение людских и автомобильных потоков, недостаток парковочных мест — всё это проблемы города, решение которых при сочетании понимания ценности наследия прошлого и нестандартных градостроительных подходов порой напрашивается, но, увы, не у тех, кто имеет реальную возможность их решать.

В Петербурге централизация финансирования сказывается и сейчас, однако очевидно, что существует возможность создания искусственных точек притяжения вне центра города. Подобная попытка была предпринята при строительстве Ледового дворца, но ожидания оправдались лишь частично.

Москва исторически не была обременена столь большой значимостью центра, она более «раскидистая» и не столь монополярная, что сказалось на ее современной беспорядочности пейзажей, но не остановило ее развития как мегаполиса.

Петербург является одной из самых сложных строительных площадок и из-за сложных грунтовых условий, их стесненности и тесной взаимосвязи каждого здания с соседними. Но это проблемы чисто технические, а не культурно-эстетические, однако многие ставят их в оправдание. Неприятие нового и некоторая концентрация на уже достигнутом подчас закрывают нам путь к иному, качественному восприятию жизни. Ведь историки восхищены архитектурой Эйфелевой башни, которая приводила в ужас довоенную Европу, а сейчас стала символом Парижа и Франции.

То же стало и с лучшими образцами архи-тектуры модерна, который был не понятен обывателю 1900-х годов. Оставленный эклектическим духом конца XIX века, в своих эстетических предпочтениях этот стиль являлся смесью других различных стилей — начиная от классики и заканчивая готикой, барокко и бессмертным Бидермайером. Сейчас модерн признан всеми как отдельная историческая эпоха во всех видах искусства.

Уже в наше время эстети-ческий фурор произвело в Париже в 1971 г. зданиекультурного центра имениДжорджа Помпиду, котороестало одним из столпов стиля high-tech. В нем все коммуникации были вынесены на фасад, а внутри оставлена максимальная гибкость планировки не только в плане, но и по высоте для трансформации в различные медиа-пространства. Центр Помпиду не только включает в себя выставки, но и имеет все условия, чтобы творить сегодня в реальном времени, чтобы высказаться или на-учить высказываться людям всех социальных слоев. Построенное в противовес Лувру, в котором хранится «мертвое» застывшее искусство, это здание является одной из достопримечательностей Парижа и одним из самых стилистически чистых построек мира.

Очевидно, наше общество согласилось с тем, что Петербург полностью сформировался, и нынешнее поколение уже неспособно создать что-то лучшее, а должно воссоздавать старые здания, разрушенные вследствие реальных исторических событий.

Начало новой эпохе красивых исторических жестов положило воссоздание храма Христа Спасителя в Москве, затем череда восстановленных часовен и зданий в Петербурге. Историческое самосознание очень сильно влилось в менталитет и глубинные представления самых успешных среди наших сограждан. Но мало кто сознает иллюзорность и надуманность восстановленных объектов.
Церкви, сделанные на основе металлического каркаса из новых материалов, новые здания с декоративным фасадом — всё это уже не несет той энергии и ауры своего времени, а скорее тормозит развитие ценностей, не побуждает простых горожан маслить, формировать свое собственное мнение.

Европейцы не меньше заботятся о наследии, но там это носит характер фиксации и подчеркивания исторической роли здания. Взять к примеру разрушенную Gedaechtniss kirche (Церковь Памяти) в самом центре Берлина, а рядом, на контрасте, стеклянный шпиц, подчеркивающий значимость и необратимость истории. Старые руины римской эпохи, вскрытые в Келне, были покрыты планарной оболочкой, чтобы еще раз подчеркнуть течение времени и его ценность. Контрастный подход к архитектуре совершенно не востребован в петербургской практике, хотя именно он при соседстве старых, но подлинных, исторических зданий и ультрасовременных, построенных без оглядки на прошлое, позволяет проследить связь эпох. Одним из немногих хороших примеров этого метода в Санкт-Петербурге является Музей воды вблизи Смольного собора.

Балансируя между консервативными подходами и новыми, подчас чуждыми духу города, западными тенденциями, хотелось бы найти компромисс в пользу большей гибкости и более разносторонней образности новых зданий с сохранением уже сформированного настроения городской застройки. Именно инновации, новые идеи, реализуемые с риском быть непонятыми сегодня, позволят создать современные напластования, которые через столетия скажут что-то позитивное о настоящем.

Полная или частичная перепечатка материалов - только разрешения администрации!