1 стр. из 1

В череде многочисленных мероприятий июльского саммита «Большой восьмерки» в Санкт-Петербурге этот брифинг следует выделить особо. Дело в том, что с журналистами встретился не политик или чиновник, а единственный официально допущенный к прессе бизнесмен — Сергей Богданчиков, президент ОАО «НК “Роснефть”», — компании, успешно завершившей накануне публичное размещение акций (IPO). Поэтому вполне естественно, что именно эта тема доминировала среди вопросов, заданных Богданчикову представителями отечественных и иностранных СМИ, в том числе и журнала «НефтьГазПромышленность».

IPO

— Какие четыре стратегических инвестора участвовали в IPO и с какими еще компаниями ведутся переговоры о продаже дополнительных акций «Роснефти» и «Роснефтегаза»?

— 13 июля 2006 года завершилось первоначальное публичное размещение наших акций. Событие довольно значимое для нашей страны, ее энергетической сферы. Это самое крупное IPO для России. А для мировой нефтегазовой индустрии — это крупнейшее IPO за всю ее историю. Насколько я помню, второе по объему IPO было в свое время y Сonaco — около $4 миллиардов.
Такого понятия как «стратегический инвестор» ни в ходе подготовки к IPO, ни во время его проведения у нас не существовало. Да, есть понятие «крупные компании», для которых был определен тот же самый режим участия, что и для всех остальных. Они приняли участие в IPO, заявок на самом деле было больше, поэтому некоторым в ходе распределения акций было отказано. В итоге остались три крупные компании — BP, Petronas и китайская компания CNPC. На наибольшую сумму — $1,1 миллиарда заявилась компания Petronas, на $1 миллиард — BP и на $500 миллионов — CNPC. Мы четко определяем понятие «корпоративный, стратегический инвестор» — компания должна иметь существенный, более 5% пакет акций. Такого у нас пока нет. Если кто-то решит докупать на вторичном рынке, то мы этому будем, наверное, рады. Но, с другой стороны, мы приветствуем стратегическое партнерство в конкретных проектах — такова политика нашей компании. Мы имеем, например, стратегического партнера в проекте «Сахалин-5» (тоже BP), а также в проектах «Сахалин-1» (ExxonMobil, ONGC и SODECO), «Сахалин-3» (SINOPEC), на Камчатке — с Корейской национальной нефтяной корпорацией и т.д. Мы делим риски, совместно финансируем сложные, в первую очередь, оффшорные проекты и намерены эту практику продолжать.
Что касается последующей продажи акций, то таких планов у нас нет, да и акции, размер которых был определен правительством РФ, уже все проданы. На вторичном рынке — пожалуйста.

— Какие пакеты акций приобрели указанные компании, планируете ли вы с ними новые стратегические проекты? Есть ли уже какие-то наметки по дивидендной политике?

— На Petronas приходится около 10% от количества проданных акций (но не от всего уставного капитала компании), на BP — примерно 9% и на CNPC — больше 4% от того, что продавалось. Из совместных проектов один я уже назвал — это «Сахалин-5». Вместе с BP он уже несколько лет успешно реализуется, мы открыли там два месторождения. Надеемся, что сформируем там коммерческие запасы — это проект на десятилетия. Что касается Petronas, то мы встречались с руководством этого одного из лидеров нефтегазовой индустрии АТР. Конкретных проектов пока нет, но учитывая, что роль «Роснефти» в этом регионе растет, то, возможно, они будут.
Что касается дивидендной политики, то она была заявлена в проспекте эмиссии. Мы обещаем выплачивать не менее 10% в период массированных инвестиций — до 2009 года. Каждый год мы будем принимать отдельное решение по дивидендам, исходя из того, насколько благополучным он будет в финансовом плане.

— Назовите все-таки четвертого крупного инвестора, которому достался пакет акций «Роснефти».

— Как такового четвертого инвестора я назвать не могу, поскольку за названными мною выше тремя промышленными структурами идут банки, которые, как вы понимаете, собирают заявки от многих заявителей. Да, у нас есть приличные по объему заявки от Дрезднер банка, Barclays (примерно по $300 миллионов), российских банков, в частности, Газпромбанка. Но промышленных компаний больше не было.

— Какова доля российских инвесторов?

— Всего были поданы заявки на $15 с лишним миллиардов из 46 стран мира.
Примерно 60% из них поступило от иностранцев (лидируют представители Великобритании и США) и около 40 — от россиян. Но цифры окончательного распределения будут другими, потому что заявки из-за переподписки были значительно сокращены.

— Сколько акций по результатам IPO будет принадлежать менеджменту компании? Сколько средств вы лично вложили в IPO?

— Топ-менеджеры компании обратились в Совет директоров с просьбой приобрести пакеты акции на равных со всеми условиях. Ряд коллег, и я в том числе, воспользовались этим правом. Когда завершится подписка, то мы узнаем количество акций, и это будет публично озвучено. Но, судя по предварительным данным, это будут какие-то доли процента.
Я верю в нашу компанию, поэтому проинвестировал значительную сумму денег.

Казахстан, Китай, Восточная Сибирь…
— Как «Роснефть» оценивает свое сотрудничество с казахстанской национальной компанией «КазМунайГаз» и как продвигаются работы на совместном проекте — месторождении Курмангазы?

— Да, «КазМунайГаз» — наш стратегический партнер в этом проекте. Мы довольны той организацией работ, которую осуществляет здесь его дочернее предприятие как оператор проекта. Подготовка к бурению первой скважины и реализация процесса бурения были осуществлены на хорошем уровне. Что касается результатов, то это только начальный этап изучения и нам предстоит еще огромный объем работ, в том числе бурение еще нескольких скважин для того, чтобы уточнить геологию и наличие залежей. Но мы уже сейчас уверены, что этот проект будет успешно реализован.

— У вас есть инвестиционные интересы в Восточной Европе?

— Наш подход к инвестированию очень простой. Несколько лет назад компания определила для себя уровень доходности не ниже 20%. И если какие-либо европейские активы соответствуют этому уровню, то мы их приобретаем. К сожалению, пока такого не было. Но мы отслеживаем ситуацию и надеемся, что они появятся. Мы не собираемся заправками и заводами с надписью «Роснефть» делать рекламу нашей компании. Мы собираемся удерживать те позиции по эффективности, которые уже имеем.

— В связи с тем, что компания сокращает долговое бремя, какие приобретения планируются в будущем? Насколько вероятна, например, покупка «Сургутнефтегаза»?

— Начну с «Сургутнефтегаза». Неизвестно, откуда появилась эта информация. Таких планов у нас не было, нет и не ожидается. Мы не можем тратить деньги на покупки, которые принесут нам рентабельность ниже 20%. А «Сургутнефтегаз», даже если бы и появилась идея о покупке, не попадает в это ранжирование.
Что касается других покупок, то мы постоянно анализируем рынок продающихся лицензий и компаний по всему миру. И если мы увидим интересующие нас варианты, то мы, конечно же, будем участвовать, тем более что имеется доступ к финансированию в довольно значительных объемах.

— Достоверны ли сообщения СМИ о начале переговоров по приобретению башкирских НПЗ? Если нет, то, по крайней мере, соответствуют ли эти активы критериям «Роснефти»?

— Вопрос развития нефтепереработки существует — у нас недостаточно таких мощностей. Что мы делаем? К 2011 году в три раза увеличим мощность Туапсинского НПЗ вместе с терминалом. На 15% — мощность Комсомольского НПЗ. Сейчас прорабатываем вопрос строительства завода на конце ВСТО — на берегу Тихого океана. Посмотрим, что покажут расчеты — пока они не завершены. Но все это — 2011–2012 годы. С другой стороны, «Роснефть» — один из основных кредиторов ЮКОСа, который в настоящее время согласно судебным решениям должен нам $3,2 миллиарда. В судах еще находятся иски примерно на $1 миллиард. В итоге общая сумма долга составит около $4,5 миллиардов. Мы намерены использовать эти средства на нефтепереработку.

Здесь у нас есть несколько подходов. Можно, например, купить заводы ЮКОСа. Они плохие, никто в них деньги не инвестировал. В прошлом году на них было значительное количество аварий. Далее — башкирские заводы смотрятся значительно лучше, с собственниками которых мы пока не ведем прямых переговоров, но они представляют для нас определенный интерес. Да, они попадают под те инвестиционные критерии, о которых я уже говорил. И третье — незагруженные мощности на заводах других российских компаний. Можно приобрести там долю и запустить простаивающие в настоящее время установки. Таковы три опции в России, над которыми мы работаем с тем, чтобы в ближайшие год-полтора улучшить ситуацию с нефтепереработкой.

— Кто или что может заставить, вопреки договорным обязательствам, прекратить поставку нефти Мажейкяйскому НПЗ, который был продан не российской, а польской компании?

— Заставить может только экономика. Если, например, у Мажейкяя экономические условия окажутся хуже, чем у какого-либо другого направления, по которому при этом будут предоставлены возможности прокачки. Но пока нам никто такого не предлагал, поэтому этот вопрос даже не рассматривается. Мы являемся крупнейшим поставщиком на этот НПЗ, в этом году увеличили объемы со 100 до 300 тысяч тонн в месяц и подписали недавно, в соответствии с общепринятой практикой, график поставок на очередные три месяца.

— Каковы перспективы сотрудничества с Азербайджанской нефтяной компанией?

— К сожалению, в настоящее время у нас здесь нет такого уровня сотрудничества, какой имеет, например, «ЛУКОЙЛ». В тот период, когда в Азербайджане прошли основные тендеры и были проданы основные запасы, «Роснефть» была слабой — у нас не было денег. Хотя, конечно, хорошая ресурсная база, близость к рынкам сбыта, развитый нефтегазовый район — любая компания хотела бы там работать. Надеюсь, что еще появятся совместные проекты как в России и Азербайджане, так и в третьих странах.

— Есть ли у «Роснефти» какие-либо интересы на рынке Китая помимо CNPC?

— Мы сотрудничаем с двумя китайскими компаниями. С CNPC у нас второй год действует трейдинговый контракт, по которому мы поставляем около 9 миллионов тонн  нефти в год. Помимо этого, мы продаем в Китай еще около 3 миллионов тонн  нефтепродуктов в год. С этой компанией в завершающей стадии находится также формирование двух совместных предприятий: одно в Китае — по переработке и продаже, второе в России, которое будет участвовать в тендерах на приобретение лицензий и последующую разработку месторождений или покупку готовых компаний, если такие будут появляться на рынке.
Вторая компания — SINOPEC. Вместе мы купили «Удмуртнефть»: сначала они приобрели, а затем мы подписали документ о переуступке нам 51% акций в данном активе. Также мы ведем работы на шельфе Охотского моря в проекте «Сахалин-3».

— Как идут дела на Ванкорском месторождении? Есть ли планы по покупке других месторождений в Восточной Сибири?

— В соответствии с Энергетической стратегией РФ наша страна на рубеже 2015–2020 годов должна добывать 530–560 миллионов тонн нефти в год. Практически весь прирост будет идти за счет Дальнего Востока, а конкретно — сахалинского шельфа, а также Восточной Сибири — в Иркутской области, Красноярского края и Якутии. Уже строится нефтепровод Восточная Сибирь–Тихий океан (ВСТО), главной сырьевой базой которого является Ванкорское месторождение. Его доказанные запасы — более 2 миллиардов баррелей, что позволяет нам устойчиво и долго добывать более 23 миллионов тонн в год. Вокруг Ванкора «Роснефть» купила еще 13 лицензий с общим ресурсом более 6 миллиардов баррелей. С уче­том успешности геологоразведки, по прогнозу, это около 10 миллионов тонн в год. Проект развивается успешно, в соответствии с графиком — в конце 2008 года мы начнем там добычу. В первый год мы планируем добыть 2–2,5 миллионов тонн, в 2010 — 16, в 2015 году — более 30 млиллионов тонн, с учетом 13 лицензионных участков.

Помимо этого, мы владеем довольно значительной долей Верхнечонского месторождения — вместе с ТНК-ВР, плюс мы приобрели 3 лицензии вокруг него. Это дополнительный ресурс, который будет, наряду с Ванкором и Талаканом, использоваться для наполнения ВСТО, первоначальная мощность которого 30 миллионов тонн в год. А дальше будет подходить нефть с разведки, которую наша и другие компании ведут в этом регионе.

О ценах, вкладе и месте
— Вопрос по нефтепереработке. Президент «ЛУКОЙЛа» Вагит Алекперов прогнозирует, что при сложившейся ситуации через 3–4 года Россия будет импортировать нефтепродукты. Согласны ли вы с такой оценкой и что «Роснефть» предпринимает по программе развития нефтепереработки? И второй вопрос — по внутренним ценам на бензин. Можно ли их в России стабилизировать и что для этого нужно сделать?

— Что касается мощностей по нефтепереработке в России, то они составляют примерно 300 миллионов тонн в год и задействованы на сегодняшний день на 75%. Я не хочу комментировать заявление моего коллеги — видимо, Вагит Юсуфович отвечал на вопрос немножко в другом контексте, потому что он прекрасно знает ситуацию с нефтепереработкой. Вопрос в другом. Если государство будет создавать условия, чтобы эти мощности были задействованы, то они будут задействованы и смогут обеспечить растущее потребление топлива в России. Тут, кстати, можно отметить, что за первое полугодие 2006 года объем продаж на АЗС «Роснефти» вырос, по сравнению с тем же периодом прошлого года, на 20%. Я думаю, что у наших коллег — из ТНК-ВР, «ЛУКОЙЛа» — схожая ситуация. Да, потребление растет, есть и нефтеперерабатывающие мощности, соответственно, нужны инвестиционные государственные механизмы, которые позволят развивать эту отрасль. Что, кстати, уже сделано по добыче нефти — парламентом был принят ряд соответствующих законов.
Теперь по ценам на бензин и другие виды топлива. Никаких иллюзий строить не нужно — все в жизни меняется и, наверное, правильнее рассматривать цены на нефтепродукты в контексте роста стоимости других товаров и услуг, например, стали, из которой производят трубы для нас, транспортных расходов. Мы уверены, что темпы роста цен на нефтепродукты в России в последние годы значительно ниже, чем на многие виды продукции, которые мы используем. С другой стороны, поскольку спрос на нефтепродукты растет (цифры я уже назвал), то можно понимать, что цены примерно соответствуют ожиданиям потребителей.

— Когда Россией будет ратифицирована Энергетическая хартия?

— Вы понимаете, что этим документом все подписавшие и ратифицировавшие его стороны должны быть довольны. Сегодня есть ряд существенных моментов, которые не согласованы, один из них — так называемый транзитный протокол. Сколько времени займет это согласование, я не знаю, потому что наша компания этим не занимается, на это есть Минпромэнерго. Мы видим свою роль в реализации вопросов Энергетической стратегии России, принятой в 2003 году и, кстати, успешно реализуемой, а также вопросов энергетической безопасности в целом — в том, чтобы неуклонно увеличивать запасы нефти и объемы ее добычи. Я полагаю, что с этим мы достаточно хорошо справляемся. За последние шесть лет добыча нефти нашей компанией выросла в шесть раз, в том числе в два раза мы ее нарастили и без приобретения «Юганскнефтегаза». Таков наш вклад в энергетическую безопасность.

— Какое место вы отводите «Роснефти» среди российских нефтегазодобывающих компаний?

— Сегодня на рынке России по добычи нефти мы занимаем примерно 16,4% от общего объема, к 2010 году эта цифра превысит 20%. Темп роста на предстоящее десятилетие у нас определен примерно в 7% в год.
Что касается качественных показателей, характерных для любой нефтегазовой компании мировой индустрии, то по итогам 2005 года наши запасы, по оценкам международной аудиторской компании DeGolyer & MacNaughton, составляют около 40 миллиардов баррелей (доказанные, вероятные и возможные). По этому показателю мы — номер один среди публичных компаний мира. Эта компания также оценила наши ресурсы — 30 миллиардов. Итого — 70.

Что касается дебитов скважин, которые определяют будущее любой компании, то сегодня средний дебит скважин нашей компании — 700 баррелей в сутки, при среднем по России — 300 баррелей. Если конкретизировать, то у «ЛУКОЙЛа» — примерно 320, у «Сургутнефтегаза» — в районе 150–160. Очень важно, что основные новые проекты нашей компании имеют еще более высокий дебит: «Северная нефть» — более 900, «Сахалин-1» — более 20 тысяч, Ванкорское месторождение — более 7 тысяч баррелей в сутки.
Показатель экономической эффективности у нас составляет $3,4 на баррель нефтяного эквивалента. Это лучший результат среди публичных компаний мира за прошлый год. Операционные затраты — в районе $2,1 на баррель нефтяного эквивалента, что также является одним из лучших показателей. Наша задача — сохранить имеющиеся лидирующие позиции. Плюс к этому мы должны увеличить нашу капитализацию в соответствии с предварительными планами на среднесрочную перспективу, анонсировать которые я пока воздержусь.

Другие материалы, посвященные саммиту «Большой восьмерки» — в следующем номере

Полная или частичная перепечатка материалов - только разрешения администрации!